Село. Широкие улицы, красивые дома, веселые песни, памятные стихи — все это о нашем селе Макарово. Славится  оно  и добрыми, честными, достойными уважения людьми. Вот о некоторых жителях сегодня и пойдет речь. За большим столом в уютном уголке библиотеки велась интересная беседа с Мосолевой Ниной Алексеевной. Она поведала ребятам, которые брали интервью, о том, как тяжело людям жилось после войны, как тяжело было восстанавливать хозяйство, как бедно жили семьи в селе,  о своем детстве.

«Все перетерпели. Тяжело было. Порой кушать было нечего, но люди были добрее намного. В любую минуту мы могли положиться на помощь соседей. Ходили в школу, учились, дружили, выросли, разъехались, но никто не забыл свои корни, своих родителей. Мы постоянно встречаемся, вспоминаем те уже далекие времена с огромной радостью и печалью, что они не вернутся никогда. Но жизнь продолжается. Работа, дом, сын. Казалось бы, все – наступает предел, хочется чего-либо поуютнее, поспокойнее. Но, лучше жизни в нашем большом красивом селе, я уже не представляю». О многом мы еще беседовали с Н.А.Мосолевой, о многом было пересказано, но, чтобы пересказать всю свою жизнь – у нас еще все впереди.

Нина Алексеевна часто приходит в библиотеку, пользуется книгами и журналами. Она очень увлекается чтением о сельском хозяйстве, о животных, которых разводит дома. Она – примерный читатель и частый гость библиотеки. 14марта в библиотеку снова заглянула Нина Алексеевна Мосолева (в девичестве Завьялова) и полились «рекой» вспыхнувшие в памяти эпизоды из далекого детства.

Из воспоминаний Н.А. Мосолевой:
Родилась я в 1947 году в семье Алексея Васильевича и Евдокии Никитичны. В семье было трое детей: Николай-1939года, Виктор-1942года и я. Родилась в селе Ивановское — там раньше была больница. Долгое время работал в ней прекрасный врач Шигин Александр Осипович, который и принимал роды. Больничный городок был большой, но вот света в больнице не было. Мать поехала рожать со своим керосином. Родилась я слабым ребенком, пришлось докармливать меня молоком, который покупали очень дорого. В доме висела люлька. Положив меня туда, родители порой забывали, что я лежу в люльке, так как работы было невпроворот. Жили мы в доме деда Василия Семеновича (он умер во время войны от голода). Помимо моего отца у него было еще семеро детей. Жили бедно: в доме стояли две лавки, две табуретки, печка русская, да и дом был старый. Правда, русская печка была сложена дедом из настоящей глины. Это было наше убежище — мы там и спали, и играли, и лечились, в случае болезни. Игрушек у нас не было, но мы много времени проводили на улице: катались на санках. Приходили мокрыми и на печь быстренько забирались. Частенько нам компанию составляла мама. Бывало — лежим, а она рассказывает нам сказку, сама сочинила. Я вот сейчас закрываю глаза и представляю маму, такую нежную, заботливую. Мы вместе, русская печка, а в трубе слышится завывание ветра.
Отец мой был грамотным. Он был «избачем» в избе — читальне, по- теперешнему, заведующим клуба. На месте, где сейчас стоит фельдшерский пункт, находился клуб, где собиралась вся деревня, и мой отец читал для всех то газету, то делал разные сообщения. Потом он выучился на шофера и стал возить почту. Ему выделили машину, которая была, наверное, в единственном экземпляре на весь район. Возил он по всем деревням, а дорога тогда была – брусчатка. Асфальта не было. Поработать почтальоном пришлось недолго. В конце 1942 отца призвали на войну. Был ранен. Пришел с войны инвалидом. Семью приходилось все равно на своих плечах нести, поэтому отец устроился ткачом. В это время в деревне практиковалось домашнее ткачество. Ткали основу для «воздушных» платков. Постепенно жизнь стала налаживаться. В 1950-х годах появилось электричество. В деревне проложили асфальтовую дорогу. Пустили первый автобус ЗИЛ-158. В доме поставили железную кровать. Завели козу. Летом мы помогали родителям — сушили сено. На трудодни давали рожь. Мы мололи муку, пекли сами хлеб. У нас в доме была кадушка деревянная. В ней мама вымешивала тесто, но каждый раз оставляла в ней понемногу закваски для следующего раза. Домашний хлеб был душистым, вкусным, особенно с холодным молоком — никакого торта не надо. В деревне появился первый телевизор у нашего участкового Зимницы Трофима Александровича. Он жил в одном доме с Раисой Герасимовной Широковой и Елизаветой Герасимовной Гуриной, великолепной портнихой, которая обшивала всю округу. Дом был поделен на три части, но места хватало всем. Смотреть ходили всей деревней. Сидели на полу. Порой мама не хотела отпускать меня из-за того, чтобы не стеснять лишний раз соседей, но добросердечная Раиса Герасимовна все равно приходила и забирала меня к себе. В 1955 году я пошла в первый класс. Школа была уже в городке. Класс был большой -30 человек. Нашей учительницей была Полякова Антонина Андреевна. Здесь я закончила четыре класса — была только начальная школа. Многие ездили учиться в Ногинск, в школу имени Короленко, а я — в Ямкино. Жили рядом со школой. Директором был Фомин Сергей Алексеевич — человек, сама доброта. Завтраков – не было, приходилось брать с собой, но чаем поили. Пятый и шестой класс я проучилась там, а в следующие классы вернулась опять в городок.
Помню: мне лет 8-9, я уже училась в школе. Помочь особо было некому с домашними заданиями, старалась, как могла сама. Не дай бог, не выучу уроки, получу двойку — тут же ремень — «исправитель» идет в ход, которым подхлестывали, чтобы учились хорошо и отлично. Мой брат, в это время, уже учился в политехническом техникуме в Москве. Жил на квартире. Хозяйка – чудесная добрая женщина. Дело было в весенние каникулы. Приехала к нам в деревню Клавдия Ивановна, хозяйка квартиры, предлагает взять меня в Москву — погостить, посмотреть город (кроме своей деревеньки, я ведь нигде не была). Я сразу согласилась поехать, да и маму уговорила отпустить меня. Хоть и маленькая была, но уже тогда во мне проснулась «кокетка». Как же так — поеду в старой одежде (валенки да старое пальтишко, школьная форма, а чулки- то рваные). Я сообразила, что у мамы спрятаны тоненькие фильдеперсовые чулки. Сейчас мало кто знает, но фильдеперс переводится с французского языка, как персидская нить. Чулки из такой нити были прочными, плотными и имели элегантный шелковый блеск. Это были выходные чулки, которые мама одевала в церковь, в «теятр» (после войны колхозников возили в театр в Москву). Я сбросила свои рваные и одела мамины «гулевые». В Москву мы приехали поздно, покушали и легли спать. Всю одежду я расправила и аккуратно повесила на спинку кровати. Утром просыпаюсь — нет чулок. Вместо них хозяйка принесла мне новые по размеру детские чулки и подарила маленькую сумочку, которой я радовалась и представляла, что ни у кого в деревне нет такой. Это было настоящее сокровище по тем временам. Про чулки спросить я не решилась, неудобно как-то было, но зато, приехав домой, получила огромную порцию ремня – исправителя. Не смей трогать чужое, да еще без разрешения. И спасла меня моя маленькая сумочка, которую я берегла, как зеницу ока, и, которая, утешала меня – такой подарок! Было в моей жизни и хорошее, ну и плохое вспоминаю частенько. 90 –е годы. Осталась без копейки в кармане. Есть хочется, да и сын растет — надо накормить ребенка. Ели щи из капустных листьев, подорожника и морковной ботвы. Варила эти щи и казались они — вкуснейшими. Со слезами на глазах вспоминаю это все, а, особенно, талоны, по которым давали горсть пшена в огромной очереди. Много чего можно вспоминать о своей жизни. Правду люди говорят: «Жизнь прожить – не поле перейти». Хоть и трудное, и тяжелое было время, но все мы были счастливы, были спокойны за своих детей.

Автор статьи: Т.З. Напылова.