14 октября в библиотеке состоялась лекция «Сергей Есенин на корабле современности»,  приуроченная к 120-летию со дня рождения  поэта.

Лекцию читала В. А. Матвеенко.

 

Литературоведческий разбор стихов С.Есенина, как мы и ожидали, вызвал оживленный спор среди участников лекции. Творчество Есенина — это одна из вершин не только русской поэзии, но  и правдивейшее отражение духовной, нравственной, зачастую изломанной и исковерканной, но вечно возрождающейся,  жизни нашего народа.

Отсюда и неуклонно возрастающий в обществе интерес к его творчеству, личности, фактам биографии, а в последние годы — к дням трагической гибели поэта, к «легендам» и «версиям», которые касаются его смерти. В начале 21 века, все очевиднее становится та истина, что Есенин, несомненно, был и остается одним из гениальнейших поэтов прошедшего столетия.

Лекция Веры Алексеевны Матвеенко — это первое из целой серии мероприятий, посвященных Сергею Есенину.  21 октября в 18 часов мы ждем всех желающих на наш уютный библиотечный вечер, чтобы спеть вместе с вами песни, написанные на стихи поэта, почитать его лирику.

А все желающие ознакомиться с полным текстом лекции канд. фил. наук, литературоведа и писателя В.А. Мавеенко могут сделать это здесь и сейчас.

Сергей Есенин на корабле современности

Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.

И если время, ветром разметая,
Сметет их все в один ненужный ком,
Скажите так… что роща золотая
Отговорила милым языком.
В стихах, поставленных в эпиграф, содержится, как мне кажется, точная или даже самая точная характеристика есенинского наследства. Отговорила – читается: это я отговорил, веселым (в первой строфе) и золотым языком. Кисти не пропадут – это мои стихи, я не пропаду, трава не пропадет – это мои стихи, я не пропаду. Слова мои грустные, потому что расставание с любимым всегда грустно. Вспоминается тютчевское утешение для детей, листочки, слетая с надоевших (!) ветвей, радуются:
Но птички отпели, / Цветы отцвели,
Лучи побледнели, / Зефиры ушли.
Так что же нам даром / Висеть и желтеть?
Не лучше ль за ними / И нам улететь!

О буйные ветры, / Скорее, скорей!
Скорей нас сорвите / С докучных ветвей!
Сорвите, умчите, / Мы ждать не хотим,
Летите, летите! / Мы с вами летим!..
От Лермонтова утешения не дождаться, его «Дубовый листок оторвался от ветки родимой», и дальше было только хуже. Проверено на детях: «Почитай мне про Дубовый листочек, чтобы я заплакал».
Вы скажете, что у Есенина есть и более сильные стихи на тему жизни и поэзии. Конечно, «проскакал на розовом коне» сильнее, чем «веселым языком». Но чтобы так било по душе всей совокупностью – это стихотворение среди первых.

В название доклада включена известная всем метафора из манифеста футуристов «Пощечина общественному вкусу» 1912 г. Бурлюк, Маяковский, Крученых редактировали фразу, спорили: выбросить, сбросить или бросить с парохода современности Пушкина, Толстого, Достоевского. Можно сказать, что с тех пор в русской культуре заведено что ни век, то сбрасывать со своего парохода авторитеты предыдущего века. Сейчас время, когда снимается ореол обожания с поэтов и писателей 20 века – Есенина, Маяковского, Игоря Северянина, Шолохова, Михаила Булгакова. Достается и предшествующей эпохе – тому же Пушкину, Гоголю, Шевченко, Достоевскому. Модно отрицать авторитеты, удивлять, ошеломлять неслыханными новостями. Критическое или прямо отрицательное отношение к творению духа, к творчеству создается с помощью метода осуждения жизни автора. Второй метод – взгляд с позиций своего иронического века (склонного к проверке всего): то, что‘ считалось хорошим и нейтральным когда-то – теперь рассматривается с обратным знаком или как минимум с усилением: слабость тогда – приговор сейчас.
Разброс мнений о Есенине охватывает весь диапазон от повального обожания златокудрого ангелоподобного гения до брезгливости к потерявшему рассудок алкоголику. И это про одни и те же стихи. С одной стороны, православный, теплый, светлый поэт, с другой, цинично и холодно использует православную символику для достижения единственной цели – славы. От «гениально» – до «разрыв мышления».
Биографий множество, все в той или иной степени тенденциозны, как и учебники всех уровней.
Юрий Про‘кушев написал парадную биографию, со всеми чертами советского времени и соответствующими акцентами. Это то же, что современное, но наоборот.
Современная биография двух авторов, Олега Лекманова и Михаила Свердлова (само упоминание ее авторов, по нынешним критериям, приносит им славу, и конечно, деньги), сделана в современном стиле – скандальном: Есенин – хулиган, алкоголик, хам, негодяй, ни одной женщины никогда не любил, был холодным, расчетливым, продумал стратегию сценического образа (цилиндр, лакированные туфли), любил только славу, женился на Дункан ради славы; есть даже глухие намеки насчет модной нынче темы гомосексуализма. Короче, полный набор отрицательных характеристик и вскользь: был талантливым. И всё основано на документах жизни, так что в многочисленных резюме взгляд признается непредвзятым.
На эту скандальную биографию есть много откликов и отповедей – тоже в полном диапазоне между плюсом и минусом, от восторженных до критических. Есть достойные статьи, например статья Натальи Шубниковой-Гусевой (Литературная газета 2009 г., № 9 04 февраля).
Парадная лекция Дмитрия Быкова выглядит научной, объективной, но и она нацелена на отрицание творчества посредством очернения личности. Вывод Д. Быкова: Есенин допился до разрыва логических связей в сознании. Разрыв виден в стихах, особенно в поэме «Черный человек», говорит он, улыбаясь в усы, как улыбаются люди, знающие истину. Отсюда логически вытекает самоубийство. Подвох этого мнения о Есенине состоит в том, что Д. Быков, опираясь на собственный, безусловно заслуженный авторитет в области литературы и науки о литературе, делает финт ушами, фокус, ссылаясь на якобы доказательство в тексте «Черного человека». Читатель открывает поэму и, не имея опыта текстового анализа, вычитывает то, что сказал Быков. Звено, долженствующее доказать вывод, отсутствует.
Владиславу Ходасевичу, человеку высокой культуры, который прохладно и свысока относился к Есенину, как крестьянину, было далеко до разнузданности (= отсутствия культурной узды-самоконтроля) 21 века. Он критиковал творчество поэта адресно, конкретно и снисходительно, ибо крестьянская культура в самом деле только часть русской культуры, Есенин поэт крестьянской Руси, но не всей России. Ходасевич лично знал Есенина, видел его личную обаятельность, милого молодого человека с крестьянским складом ума и крестьянским взглядом на общество, едва ли сознательно православного, полуязычника. Христианские темы в стихах Есенина Ходасевич понимает как украшение, художественный прием, специально подобранные образы. Повторяю: именно Ходасевич указал идейные рамки творчества Есенина: поэт крестьянской Руси, а не России. Выше, в эпиграфе я уже ответила на эту оценку: нет, не крестьянской Руси, а всей природы Руси и тем самым России. Этого достаточно для признания поэта как поэта, оставив в стороне политические взгляды в несусветно трудную эпоху жизни России.
Есенин не нуждается в защите. Социологический обзор (встречи, утренники вечера, начиная от детских садов до главных концертных залов, отклики в социальных сетях) – все это на стороне Есенина, и это не задача литературного обзора.
Работа литературоведа – методом анализа текста и широкого литературного контекста (называется интертекстуальным анализом) – показать, что творчество Есенина следует лучшим образцам предшествующего периода русской культуры и внедрено в современную культуру, органически воспринято, освоено ею. Это и есть доказательство того, что Есенин плывет с нами на корабле сегодняшней культуры.
Для примера возьмем несколько стихов.
Ранние стихи в творчестве любого поэта рассматриваются отдельно, в случае Есенина – они этап не только в творчестве, и в истории России. В России XX века каждое десятилетие этапное, переходное, всё на острие и на разломе. Конкретно это стихи от 1910 до 1914-15 года.
Есенину 15 лет:
Сыплет черемуха снегом (1910 г.)
Зелень в цвету и росе, /
В поле, склоняясь к побегам, / Ходят грачи в полосе.
Никнут шелковые травы, / Пахнет смолистой сосной.
Ой вы, луга и дубравы, – / Я одурманен весной.
Вести с полей светятся, свет проникают в душу, душу тревожат какие-то тайные вести, просыпается плоть для радости и любви, а пока пробегу по полю, подняв цветочную пену.
Стихотворение, конечно же, положено на музыку. См. Александр Подболотов, цикл «Клен ты мой опавший». Самозабвенно и в упоении исполняют его школьники, с музыкальным сопровождением.

Поет зима – аукает. 1910 г. Первые отклики души на жизнь живой природы – забота о воробышках. Можете себе представить пятнадцатилетнего деревенского парня, которого дед специально обучает драться, не давать спуску другим? Парень залез в душу воробышкам. Они у него нежные, схоронились от холода, им снится весна.
Белая береза 1913 г. Это первое напечатанное стихотворение Есенина (опубл. в 1914 г. в журн. Мирок).
Конечно, есть в русской поэзии другие шедевры красоты, то точно нет другого, где красота так сочетались бы с детской простотой. Конечно, эта береза – девушка, ведь она принакрылась снегом. И неважно, что снежинки горят то серебром, то золотом – мы уже заворожены красотой слова.
Выткался на озере алый цвет зари. 1910 г.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется – на душе светло.
Человеку 15 лет, но уже весь тут Есенин. В рифмы легли первые отклики души на красоту мира: он слышит печаль (тоску веселую) в звуках природы: в пении птиц он слышит плач, а ему пока что не плачется (на душе светло), он весь в очаровании просыпающейся юношеской любви, и говорит об этом без словесной вуали. Это раннее стихотворение поется профессиональными певцами и домашними исполнителями, молодыми и постаревшими на этой песне. Тут, как и в других стихах Есенина, полно несуразностей: иволга не прячется в дупло, когда поет! Но какая разница, если на душе и светло и грустно, и желание любви разрывает сердце. Хочется защитить образ, уже прикипевший к душе: она и не поет, попела, а теперь плачет, спрятавшись в дупле…
Первый сборник поэт назвал «Радуница» изд. в 1916 г. В названии подчеркивается главная мысль сборника – связь живых и мертвых, связь с народными верованиями. Это праздник пасхального цикла, в первый вторник после Пасхальной седмицы на погостах совершается поминовение родителей. Мысль: «У Бога все живы». Праздник примирения со всеми, так как всё богоданное. В стихотворении из этого сборника выделим Матушка в Купальницу по лесу ходила 1912 г. – истоки главной темы творчества, понятной каждому: Есенин – певец русской деревни. Купальница – ночь накануне праздника Ивана Купалы, 24 июня.
Родился я с песнями в травном одеяле, / Зори меня вешние в радугу свивали. Так поэт утверждает свою изначальную, освящённую рождением, кровную в прямом смысле слова связь с родиной: Он связан себя через этот праздник с родной природой колдовством и тайной и, подчеркнем, песнями. При том, что родился отнюдь не в летнюю Купальницу.
Весенний вечер: «Тихо струится река серебристая» 1911-12 гг. Стихотворение из числа самых интересных. Река, и закат, и земля не просто живые, они равны певцу. Логический и содержательный анализ ничего не дает: действительно, какие еще горы лесистые на берегу Оки, соловей не поет в чаще (он старается быть поближе к реке), да и весна не бывает зеленая. Почему его песни глубокие, да еще и пахарь из буколической поэзии вернулся в избушку. Все правда. Эффект очарования идет не от реальности, а от соединения отдельно взятых красочных мазков о природе. Это называется импрессионизм. Чудо живописи импрессионизма – вблизи мазня, издали сливается, и сливается в воображении зрителя. Стихотворение построено на впечатлении от именных и глагольных словосочетаний: река серебристая, зеленая весна, царство вечернее, рог золотой луны, лента розовая заката, песни глубокие (неважно, что соловья), звезды далекие. Все глаголы метафоричны, природа одушевлена: заря слушает, да еще и ласково; земля смотрит с нежностью и улыбается.

«Гой ты, Русь моя родная» 1914 г. – скандальное стихотворение.
Это первая программная заявка, первое прямое признание в любви к Руси и первый резкий вызов публике – было воспринято как хулиганство и эпатаж, нарочитое нарушение общепринятых правил. Есенину почти 20 лет. Стихотворение считается вызывающим из-за скандального, на общий взгляд, противопоставления рай – родина. Антиномия:
Если крикнет рать святая: / Кинь ты Русь, живи в раю!
Я скажу: не надо рая, / Дайте родину мою.
выглядит как святотатство; однако не совсем, ведь родина находится под покровом Христа, везде признаки присутствия Христа: в ризах образа, празднуется Спас. На эту сторону обращает внимание специалист по пасхальности И.А. Есаулов: в этом стихотворении Русь не обыкновенная, земная, она уже приняла крест. Отказаться от нее – значит отказаться от ее святынь. При таком подходе автор обзорной статьи склонен видеть в рати святой даже черные силы, искушение. Я не имею внутреннего права до такой степени углубляться в православие, остановлюсь на историко-литературном аргументе.
Есть одно высказывание Достоевского, вызвавшее в свое время протест со стороны православных деятелей. В письме к Наталье Дмитриевне Фонвизиной Достоевский говорит о любви ко Христу и приводит очень сильно доказательство любви: «Если б кто доказал мне, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели со истиной». При том, что Достоевский лучше нас знал и понимал евангельское: «Я есмь путь, и истина, и жизнь» (Евангелие Иоанна 14.6).
Достоевскому прощаем альтернативу истина – Христос во имя любви ко Христу, а Есенину не прощаем альтернативы рай – родина. Я склоняюсь к параллели с логикой Достоевского. У того и у другого автора парадоксальная логика служит доказательством крайней любви. При самом невозможном выборе (которого и представить нельзя) все-таки выберу Русь. Это признание в очень сильной любви, в любви несмотря ни на что. В современной политической атмосфере эти слова приобретают и сегодняшний политико-патриотический смысл: не надо рая Европы, буду худо жить на родине.
У Есенина есть еще одна трудная антитеза, тоже умозрительная, для доказательства силы любви к Руси: «За березовую Русь с нелюбимой помирюсь» («Вижу сон. Дорога черная». Июль 1925 г.).

Чую ра‘дуницу божью / не напрасно я живу 1914 г.
Льется пламя в бездну зренья / в сердце радость детских снов.
Я поверил от рожденья в богородицы покров.
Ключевая фраза «Я поверил от рожденья в богородицы покров» – взято в название книги одним московским священником протоиереем Вячеславом (Винниковым), одна глава книги посвящена христианской интерпретации стихов Есенина – доказательство жизни Есенина в современном высочайшем духовном мире.
Покров Богородицы – особый праздник православных в России. Начало упоминания покрова Богородицы восходит к легенде о спасении Константинополя (КП) от нашествия Аскольда и Дира в 866 году. Дело было при императоре Михаиле III по прозвищу Пьяница. В то время во Влахернской церкви, одной из главных святынь КП, хранились риза (погречески – «омофор», то есть покров) и пояс Богоматери, привезенные паломниками из Иерусалима. Когда наши предки русы, тогда еще язычники, осадили КП, город был спасен именно покровом Богородицы.
Древняя византийская хроника IX века, переведенная на Руси в XI веке, так излагает это событие (приводим наш перевод на русский язык):
Глава 86.12. Царь же на агарян отправился воевать, Оорифу <эпархом> в Константиновом граде оставив.
<Когда> же он уже дошел <до> так называемой Черной реки, и вот вдруг патриарх весть ему прислал, что русь на Константинов град идет, Аскольд и Дир. Но несмотря на это царь не поспешил. Русь же, внутрь Суда войдя, много убийств христианам принесла, ведь пришли в двухстах ладьях (и) Константинов град осадили. Царь же, подойдя, с трудом в город вошел. И с патриархом Фотием в церкви (Пре)святой Богородицы, что во Влахернах, всенощное моление совершили. <…>
Потом божественную Святой Богородицы ризу с пением вынесли (и) в море край омочили. Тишина же была и море спокойное – вдруг началась буря с ветром, и натиск огромных волн, воздвигавшихся одна за другой, безбожных руси ладьи взметнул и к берегу пригнал [и] разбил, так что немногие из них таковой беды избежали и к себе домой с поражением вернулись.
(Книги временные и образные Георгия Монаха. Том 3. Перевод и комментарий В. Матвеенко и Л. Щеголевой. В печати).
Известие о покрове содержится и в другом переводном древнерусском источнике XI века, в «Житии Андрея Юродивого»: юродивому и его ученику Епифанию было видение: в дни нашествия во время службы во Влахернской церкви защитникам города явилась Богоматерь, и, в знак того, что дает им свою защиту, покрыла их своей ризой. После этого омофор погрузили в прибрежные воды, и поднявшаяся в ту же минуту буря разметала русские ладьи.
Праздник Покрова Богородицы на Руси был установлен в XII веке заботами святого князя Андрея Боголюбского. При нем же в 1165 году был построен знаменитый храм Покрова на Нерли. Почему праздник установлен на Руси? Потому что, проиграв сражение, русы выиграли нечто большее. Увиденное в КП чудо потрясло их, и вскоре нападавшие попросили крестить их – так православные писатели объясняют первый приход христианства на Русь. А чудо явления Пресвятой Богородицы стало пониматься с тех пор как знак покровительства Богородицы всем молящимся и прибегающим к Ее заступничеству.
Праздник Покрова сейчас есть и в Греции (28 октября), установлен в знак победы над фашистами во второй мировой войне.
Убогий вид русской деревни, долготерпение русского народа и охрана ее Божественной милостью берут начало в поэзии Ф. Тютчева. Тютчев (15 авг. 1855 г.) тоже видит русский край, охраняемый свыше – благословением Христа:
Эти бедные селенья, / эта скудная природа –
Край родной долготерпенья, / Край ты русского народа!
Не поймет и не приметит / Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит / В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной, / Всю тебя, земля родная,
В рабском виде царь небесный / Исходил, благословляя.

Единство подходов двух поэтов лежит на поверхности и давно отмечено в исследовательской литературе. В другом стихотворении – Шел Господь пытать людей в любови. 1914 г., опубл. в 1916 г. – Есенин еще ближе к Тютчеву, буквально подхватывает сюжет Тютчева, конкретизируя картину. Иисус в виде нищего ходит на Руси, не верит, что в этой нищей стране могут помочь ему, однако дед, жующий черствый кусок хлеба, пожалел его, протянул сухарь, который сам жевал. Русь выдержала Христово испытание любовью.
Блоковское: «Россия, нищая Россия, мне избы твои, твои мне песни ветровые, как слезы первые любви» уводит нас дальше, в глубь веков, в неизведанные тайны древних чародейств. Мимо Христа.

Стихотворение Разбуди меня завтра рано 1917 г. – первый отклик Есенина на февральскую революцию (свидетельство жены Софьи Толстой-Есениной). Прекрасное доказательство отношения Есенина к политике: нет никакого политического отклика. Только образы, символы: ожидание дорого гостя (Христа?), красный хвост кобылицы – надежда на счастье, на счастье поэта, прежняя цель: «Воспою я тебя и гостя / Нашу печь, петуха и кров… / И на песни мои прольется / Молоко твоих рыжих коров». Строки «Говорят, что я скоро стану / Знаменитый русский поэт» немедленно подняли целую бурю в литературной жизни. Пророчество о личной славе стало предметом и жесткой критики, и пародийного высмеивания.
Однако сбылось. Как сбылось и цветаевское: «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед». Поэты знают, что говорят.

Стихи о любви.
О переживании любви:
1917 г. Я по первому снегу бреду, / в сердце ландыши вспыхнувших сил, / Вечер синею свечкой звезду / Над дорогой моей засветил».
Так и хочется к сердцу прижать / обнаженные груди берез.
Так и хочется руки сомкнуть / над древесными бедрами ив.
В кольце времени явится тот же образ: «как жену чужую обнимал березку» (Клен ты мой опавший. 28 ноября 1925 г.).
Стихи просто о счастье: О верю, верю, счастье есть. 1917 г.; Вот оно, глупое счастье. 1918 г.

Не бродить, не мять в кустах багряных. 1916 г. В сегодняшних социальных сетях можно найти в избытке анализов по современным школьным канонам: указаны и эпитеты, и метафоры, и даже в ЕГЭ родившаяся парцелляция. Не найдется одного – как слова произвели чудо нашего соучастия и сопереживания. Почему в отчаянии сказанное «Не бродить, не мять лебеды в кустах» воспринимается как вселенское горе? Вы скажете: потому что «Не бродить, не мять в кустах багряных», а лебеда вовсе в следующей строке. Указание на ритмику – сильный аргумент, но чудо все-таки остается чудом и тайной. Более того: когда проговариваешь или поешь это стихотворение, то думается, что лучше сказать о прощании с любовью и невозможно.
Мне грустно на тебя смотреть 1923 г. Стихотворение адресное, как, кстати, и предыдущее. Но не обязательно знать биографическую основу стихотворения (оно посвящено актрисе Августе Миклашевской), чтобы увидеть общечеловеческую лирическую тему – историю несостоявшейся любви. Жестокая искренность: обоих потрепала жизнь, для обоих наступила осень – и даже больше: кладбище чувств. Ничего пушкинского. Чуть-чуть напоминает настроение лермонтовского (но без лермонтовской ложки дегтя): «Была без радости любовь, разлука будет без печали»:
Пускай толпа клеймит презреньем / Наш неразгаданный союз. / Пускай людским предубежденьем /Ты лишена семейных уз.
Но перед идолами света /Не гну колени я мои; / Как ты, не знаю в нем предмета / Ни сильной злобы, ни любви. …
В толпе друг друга мы узнали / Сошлись и разойдемся вновь. / Была без радости любовь, / Разлука будет без печали.

Вечер черные брови насопил, чьи-то кони стоят у двора. 1923 г. опубл. в янв. 1924 г. Посвящено А.Л. Миклашевской (так она пишет в своих «Воспоминаниях»). Обычная для Есенина тема, романтическая память о «другой», но с огромной тематической и идейной добавкой: русская тройка храпящих коней, русская пьяная удаль и, вопреки критически ориентированным современным судьям, – надежда на жизнь, любовь и благодарная память о прошедшей любви. Неодолимая тяга к жизни, надежда на жизнь: может быть, уйду, исцеленный навек – впитывать жизнь в ее наилучшем проявлении: слушать песни дождей и черемух.
Тематически это прямая отсылка к Блоку 1908 г., но без его пессимизма:
Я пригвожден к трактирной стройке, / Я пьян давно, мне все равно.
Вон счастие мое на тройке / В глухую ночь унесено.

Письмо к женщине. 1924 г. Еще одно стихотворение в летопись расставаний (с Зинаидой Райх, ставшей женой Мейерхольда). Редкий для Есенина вольный ямб, распространенный в те годы жанр письма. Выход в общественно-политическую тему. Двучленная композиция подчеркнута лексически «тогда» – «теперь». Тогда не знал, куда несет нас рок событий. В метафоре жизни-корабля подчеркивается качка-непонимание происходящего, равная качанию пьяного и скандального человека, трюм-кабак, равный опустившемуся пьянице. Как всегда, самое искреннее признание: «Их мало, с опытной душой, / Кто крепким в качке оставался» – еще один шаг от стихов к живому Есенину, да, он такой, нежный и скандальный, но к буре 1917-1924 года не готовый. «Теперь» – думает он, другой: «в советской стороне я самый яростный попутчик». Исследователи обращают внимание на тонкость: «попутчик» – не участник. Мы обратим внимание на заявку: «самый яростный». Потому что видит в новой жизни только хорошее: «За знамя вольности и светлого труда готов идти хоть до Ламанша». Право на исповедь дается дистанцией, расстоянием, ведь «Лицом к лицу лица не увидать». И Пушкинское завершение: «Живите так, как вас ведет звезда».
«Я покинул родимый дом». 1918 г. Опубл. М., 1920 г.

Закружилась листва золотая
По-осеннему кычет сова
1, 127 Я последний поэт деревни. 1920 г.

Хулиганская тема. Цикл Москва кабацкая. Кабацкая тема у Блока. У Игоря Северянина, Вертинского.
Исповедь хулигана 1920 г., немедленно опубл.: 1921. выступил в политехническом, Валерий Брюсов назвал самым талантливым из современных стихов. Тон – эпатаж = нарочитое раздражение слушателя (читателя), бросок в лицо. Вслух, грубо то, что публике заведомо не нравится. Лирический герой равен автору, называет себя хулиганом – уже вызов, уже непоэтично. Есть ключевое слово: нарочно нечесаный, желтая копна волос, голова как керосиновая лампа, моих волос качнувшийся пузырь. Публичность требовала внешнего эпатажа, выхода за рамки принятого приличия. Вызывает неприязнь нарочно – чтобы показать, что его защищает деревня. Разговор на два фронта: от зрителя защищается деревней. Деревне показывает себя – знаменитого поэта в цилиндре и лакированных башмаках. Зрителям сообщает, оттуда идет его задор.
Такова первая строфа. За ней следует резкая антитеза: в такой обстановке резко видна моя нежность к моей родине деревне, тут ее приметы: земля, ольха, пруд, родители любят меня как жизнь и свою землю. Вы пришли любить меня за стихи, а они вилами закололи бы вас за каждый ваш выпад против меня. Мне важно, чтобы именно вы гордились мной, знали, что я самый лучший в России поэт. И знайте (обращение к родным в деревне) в этом поэте (третье лицо, отстранение, любование собой со стороны третьего!) живет прежняя вправка (вместо выправка) деревенского хулигана. Делаем вывод: хулиганство идет из русской глубинки. Он кланяется каждой корове (а теперь в городе она только на вывеске мясной лавки). Вспоминает запах навоза, любит лошадей.
Далее прямо и с повтором, то есть с акцентом: я люблю родину (= свою деревню) и ее предметы: свиные морды, жабы, сырь (=сырость) осени, клен, под которым я жарил вороньи яйца. Как он теперь? Это клен из стихотворения «Я покинул родимый дом» 1915 г. и, главное, тот самый клен опавший и заиндевелый, «о котором проливали слезы под неприхотливые аккорды гитары тысячи советских и постсоветских девушек и юношей» (цитирую современного автора, отрицающего слезную лирику Есенина и доказывающего, что Есенин сам этого ничего не чувствовал, а так написал, специально для слез, так как был гениальным поэтом. Это такая техника, художественный прием. Чтобы стать великим, он применил прием, а сам был холодным, расчетливым, зло причинял и т.д.). Мы не поддаемся этому очарованию, мы на гитаре играем рок, сказала мне одна моя ученица, обучающаяся в музыкальной школе.
Вернемся к выступлению в политехническом музее. Признание тысяче слушателей: это любовь е родине с примесью грусти: в ней грусти ивовая ржавь (= ржавчина = червоточина = ложка дегтя).
Узнается ключевое слово (ключевой образ) времени: я нежно болен воспоминаньем детства.
Подобный эпитет болезни у Маяковского: мама, мама, ваш сын прекрасно болен, у него пожар сердца, скажите сестрам Люде и Оле, ему уже некуда деться. Облако в штанах. 1915 г., опубл. без купюр в 1918 г.

Целая строфа посвящена псу и признание ему в любви.
Завершающие два строфы прощания состоят из грубости и нецензурщины. Поэт прощается со слушателями словами «Спокойной ночи» и отсылает их куда подальше. В программном заявлении (в форме обращения прямо к Пегасу – символу вдохновения) звучит тот же вызов и отрицание прежнего: «Старый, добрый, заезженный Пегас! Мне ли нужна твоя мягкая рысь?» (= не нужна). / «Я пришел как суровый мастер / воспеть и прославить крыс» (= противнее крыс ведь ничего нет? буду вас отпугивать крысами). Манифест футуризма. Знак отличия, личная эмблема – моя башка с вином волос.

Не жалею, не зову, не плачу. 1921 г. – развитие темы сожаления по утраченной молодости «О моя юность! О моя свежесть!» (лирическое отступление к 6 главе «Мертвых душ»). Известно замечание Есенина: «вот меня хвалят за это стихотворение и не знают, что это не я, а Гоголь». Замечание шутливое. Вряд ли Есенин не знал, что его строки охватывают более широкую тему, чем сожаление о прошедшей молодости. Всмотримся в завершающие строфы.
Я теперь скромнее стал в желаньях, / Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Будто я весенней гулкой ранью / Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этой жизни тленны, / Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно, / Что пришло процвесть и умереть.
Сначала о молодости. Мотив утраченной молодости – типологическая черта раннего романтизма. У Пушкина уже с мягкой иронией «Он пел поблеклый жизни цвет / без малого в осмьнадцать лет».
У Есенина не слезы по ушедшей молодости, а гимн молодости в чарующей словесной раме. Это узнаваемая тема благословения жизни: И пусть у гробового входа / Младая будет жизнь израть / И равнодушная природа /Красою вечною сиять.
Но главный нерв стихотворения – розовые кони молодости. Ассоциаций не находится. Это не естественные рыжие кони: Тихо в чаще можжевеля по обрыву. / Осень – рыжая кобыла чешет гриву.
Это все-таки и не поэтически-метафорические красные кони – кони счастья. Событие в живописи уже произошло: картина Петрова-Водкина 1912 г. «Купание красного коня» (с никчемным, маленьким всадником) понималась как судьба России. Другое событие в живописи еще впереди – Николай Рерих (1925 г.) нарисует красных коней счастья по мотивам буддийской легенды: лама послал бумажных коней, они на фоне цепи снежных, неприступных гор. Кони хлынули в низкий просвет облаков – в помощь путникам, попавшим в ненастье.
Это и не красные кони самого Есенина в поэме «Пантократор» 1919 г. (глава 4), по теме рассказа «Старичок о красных конях» Николая Клюева (1884-1937 гг.).
Но нигде нет розового коня – только здесь розовые цветы утра соединились с утром жизни и навсегда вошли в русскую культуру в образе розовых коней.
По теме коней и русских троек упомянем Вечер черные брови насопил. 1923 г.
То же отношение в раннем О товарищах веселых. 1916 г.
Мир вам, рощи, луг и липы, / Литии медовый ладан!
Всё приявшему с улыбкой / Ничего от вас не надо.

Отговорила роща золотая. 1924 г. «Бакинский рабочий» 23 сент. 1924 г. Программное стихотворение, ключевое слово – листья. Полное проникновение в природу, равенство слов и звуков природы. Начало воспринимается как обычная метафора: отговорила роща – как «говор волн» пушкинского «Моря». Однако у Есенина метафора развернута в целую картину. Юность растрачена напрасно – и не напрасно, ибо:
Не обгорят рябиновые кисти (= души), / От желтизны не пропадет трава.
Как дерево роняет тихо листья (= нежно), / Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая (= они реальные, вот они летят), /
Сметет их все в один ненужный ком, (= не настаиваю, что они великие, я скромный),
Скажите так … что роща золотая / Отговорила милым языком.
Узнается мысль о бессмертии поэзии другого поэта-мыслителя:
Без неприметного следа / Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал, / Но я бы, кажется, желал,
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг, / Напомнил хоть единый звук.
И чье-нибудь он сердце тронет; / И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете не потонет / Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!), / Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет.
При общей идее есть различие в конкретной наполненности «строки», «слов» и в особенностях личности (обусловленных эпохой). За одних только журавлей Есенину должна поклониться наша культура. Сосредоточенный на деревенской тематике (по В. Ходасевичу, ограничившийся и ограниченный), Есенин подарил миру образ журавля. Нашу, сегодняшнюю, городскую, душу покоряет картина, которую видит умирающий герой Алексея Баталова в кинофильме «Летят журавли». Душа исходит грустью в сочувствии и возвышается от чисто поэтического утешения (на самом деле утешения нет), что солдаты, «с кровавых не пришедшие полей, не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей» (Слова Расула Гамзатова, муз. Френкеля. 1960 г.).
Мы теперь уходим понемногу. 1924 г. – памяти друга Ширяева (умер в мае 1924 г.). Есенин плакал, не верил, так и увековечил. В строках стихотворения не отделить умершего от того, кто произносит надгробное слово, будто говорящий сам на месте ушедшего друга. Это автор прощается с милыми березовыми рощами и всей землей. Итоговая мысль, как и каждого элегического стихотворения, – благословением живущего. Мир осинам, благодарность за счастье: был счастлив тем, что дышал и жил, любил женщин, валялся на траве. О зверье ниже.
Пушкину 1924 г. – стихотворение было прочитано на Тверском бульваре 6 июня 1925 г. (125 лет со дня рождения). Темы – жизнеутверждающие. Слава повесы не затемнила славу творца, так и я, хулиган, уверен в своей славе поэта. Приобщение к Пушкину – святыня, сравнимая с причастием. Но, обреченный на гоненье, / Еще я долго буду петь… / Чтоб и мое степное пенье / Сумело бронзой прозвенеть. Тема памятника на уровне осязания: реальный поэт смотрит на памятник в бронзе, чувствуя, как осязаемая бронза перетекает в бронзу-метафору, в памятник нерукотворный. О памяти поэтической – чем именно он прозвенит в веках – сказано только одно: степным пеньем = крестьянским пеньем.
По теплоте чувства сравнимо эссе М. Цветаевой «Мой Пушкин» 1937 г. Близкие по жанру: Маяковский «Юбилейное». Андрей Синявский «Прогулки с Пушкиным», Окуджава: «На фоне Пушкина снимается семейство».
Низкий дом с голубыми ставнями. Лето 1924 г. Расставание случилось, но душа осталась в деревне. Но, наверно, навеки имею / нежность грустную русской души. И та же бедность деревни.
О чем бы ни писал – везде деревня и любовь к ней. Вот стихотворение сестре:
Я красивых таких не видел 1925 г. сестре Шуре. В стихах, обращенных к самым родным людям – матери, сестре – наиболее сильно выразилась любовь и нежность Есенина. Напоминание о родной деревне – объединяющий элемент, подчеркивание родственной связи. Мысли о сестре поддержаны предметно: у поэта перед глазами – рязанский платок. Узнаем этот платок – символ России: Блок «Россия» 1908 г. А ты все та же: лес да поле, да плат узорный до бровей. В последующие годы произошла символизация платка русской женщины: «Синенький скромный платочек» (музыка польского пианиста Й. Петербургского) – великая песня, с которою Клавдия Шульженко, наряду с прочими составляющими, обеспечила нашу победу в Великой Отечественной войне. Виктор Боков в простенькой песне воспел оренбургский пуховый платок, ставший знаком качества этого поэта:
В этот вьюжный неласковый вечер,1960 г.
Когда снежная мгла вдоль дорог,
Ты накинь, дорогая, на плечи
Оренбургский пуховый платок!

Я его вечерами вязала
Для тебя, моя добрая мать,
Я готова тебе, дорогая,
Не платок — даже сердце отдать!

Чтобы ты эту ночь не скорбела,
Прогоню от окошка пургу.
Сколько б я тебя, мать, ни жалела,
Все равно пред тобой я в долгу!

Пусть буран все сильней свирепеет,
Мы не пустим его на порог.
И тебя, моя мама, согреет
Оренбургский пуховый платок.

Платок нашел место в горестном напоминании о родине в обстановке утраты родины (Денис Новиков 1992): Ты белые руки сложила крестом, / лицо до бровей под зелёным хрустом, / ни плата тебе, ни косынки – бейсбольная кепка в посылке.
Тема зверья – серьезная, программная: «И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове» (Мы теперь уходим понемногу 1924 г. Это надо было программно заявить, так как другие-то били…
Ах, как много на свете кошек. Сент. 1925 г. Стихотворение читать страшно: мы уже отсчитываем обратное время – 27-28 декабря 1925 г… В стихотворении нашло отражение реальное событие: во время прогулки на извозчике с сестрой и женой Соней на улице встретилось много кошек. Краткое впечатление от гуляющих по городу кошек стал началом цепочки воспоминаний: сестра, кошка, котенок из детства: был славный котёнок, похожий на юного тигренка. Вырос, из него сделали шапку.
Песнь о собаке 1915 г. – эпически сухое, отстраненное сообщение, то, что можно назвать натурализмом, то, что для Есенина, всегда готового заплакать от сочувствия, выше слов. Только чувства собаки – прожитые автором внутренне, изнутри вовне, выстраданные душой. А слезы только в заглавии: это даже не песня – это библейская песнь-псалом, слезы по определению, по жанру. И никакого укора устройству мира, никакого нравственного поучения.
Собаке Качалова. Апр. 1925. Баку. По поводу визита к артисту В.И. Качалову, есть в воспоминаниях артиста: вернувшись после спектакля в 12 часов, он увидел, что у него на диване сидит Есенин в обнимку с Джимом. В другой раз принес стихи Джиму.

Письмо матери 1924 г. – стихотворение сюжетное. В наше ироническое время вздрагиваешь на словах: Что ты часто ходишь на дорогу / В старомодном ветхом шушуне. Не мог купить новый шушун матери? Это как «Ты всё та же, моя нежная, в этом синем платьице» (песня советского времени, муз. М. Фрадкина, стихи Евг. Долматовского). Ни старый шушун, ни несменяемое платьице не предмет для умиления. Оправдание одно: это, конечно, символ старого времени. Мать Есенина не ходила в ветхом шушуне, дом не был низеньким, и не был избушкой (слово из сказки). Мы обливаемся слезами над вымыслом, возведенным в гармонию (Пушкин: «порой опять гармонией упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь»). Это обобщенная картина с знаковыми объектами старой деревни. Смысл его – поэтизация старой деревни, признание в душевной верности и любви (нежный я, любящий, много перенес горестей и потерь, в частности потерял умение молиться; хочу по-детски найти защиту у матери). Попробуйте не то чтобы стихи, а пару слов сказать обо всем таком нарочито, холодно, не переживая.
На ту же тему Не вернусь я в отчий дом (опубл. в «Бакинском рабочем» 17 мая 1925 г.). Название – не констатация, а крик о невозможности вернуться. Содержание как раз обратное – хочу вернуться, и вернусь – по крайней мере, на склоне лет: Но на склоне наших дней / В отчий дом ведут дороги. / Повезут глухие дроги / Полутруп, полускелет. Ведь недаром с давних пор / Поговорка есть в народе: / Даже пес в хозяйский двор / Издыхать всегда приходит.
Это стихотворение ставят Есенину в упрек как доказательство отречения от всего прежнего. Упрек спорный, так как сказано: вернусь. В стихотворении выражена в чистом виде старая, выше всех придирок традиция русской поэзии. См.: и пусть бесчувственному телу / Равно повсюду истлевать, / Но ближе к милому пределу / Мне б всё ж хотелось почивать. / И пусть у гробового входа / Младая будет жизнь играть (Пушкин, 1829 г.). Лермонтов: «Выхожу один я на дорогу» и «Мцыри».
У классиков XIX века нет надрыва, нет конкретной картины с тем, кого везут «почивать», нет лексики на грани допустимой.

Над окошком месяц. Под окошком ветер. Авг. 1925 г. Подготовка к знаменитому и заезженному вконец «Клену опавшему» 28 ноября 1925 г. Опубл. 2 янв. 1926 г.

Слово Русь в названии или в ранге ключевой лексики входит во множество стихов. Это тема отдельной беседы. Все – программные плюс неизменные открытость, нежность, печаль. Везде конкретная связь со своей деревней.
Шаганэ ты моя, Шаганэ! 1924
Наверное, не найдется человека, которого не обволакивали бы ритмом и словами этот стихотворение. Обращу внимание только на одно: любовь – признание о себе, о своей стране.
Узнаем настроение Пушкина: Не пой, красавица, при мне / ты песен Грузии печальной / напоминают мне оне / другую жизнь и берег дальный.

Узнаем и один из приемов выражения патриотизма Лермонтовым. Имею виду не заявку «Люблю отчизну я», а любовь без слов, внутренностью. В «Герое нашего времени» в поэтике эпоса (не лирики) передано заложенное в душе русского человека чувство родины. Русский офицер видит царственный пейзаж, престол богов, казалось бы, утонуть в этой красоте. Но виды Кавказа напоминают ему родные равнины. 1: «мне показалось, что они (звезды) гораздо выше, чем в нас на севере». 2: после рассказа о Бэле: «Эта долина была завалена снеговыми сугробами, напоминавшими довольно живо Саратов, Тамбов и прочие милые места нашего отечества». 3: «…метель гудела сильнее и сильнее, точно наша родимая, северная, только ее дикие напевы были печальнее, заунывнее. И ты, изгнанница, <…> плачешь о своих широких, раздольных степях! Там есть где развернуть холодные крылья, а здесь тебе душно».
У Пушкина и Лермонтова констатация: в душе картины севера. У Есенина переживание и тяга домой.
На ту же тему и еще пронзительнее: Никогда я не был на Босфоре 1924 г.
У меня в душе звенит тальянка / при луне собачий слышу лай.
Душа ищет и просит просит спасения: / разве ты не хочешь заглуши в душе тоску тальянки, / напои дыханьем свежих чар, / чтобы я о дальней северянке / не вздыхал, не думал, не скучал.
Август 1925 г.: Отчего луна так светит тускло / на сады и стены Хороссана?
Словно я хожу равниной русской / под шуршащим пологом тумана.
Еще пара жемчужин в русской любовной (и одновременно патриотической) лирике с общим знаменателем: «Мне пора на Русь»:
Я спросил сегодня у менялы 1924 г., В Хороссане есть такие двери: 1925 г.

В стихах августа 1925 г. на тех же обычных темах любви ко всему живому и слиянности с природой лежит какая-то сгущенная горечь, почти пушкинская; какое-то усиленное прощание, не романтически-юношеское (как Ленский «пел поблеклый жизни цвет без малого в осмьнадцать лет» и совсем недавнее есенинское «Скажите так: это роща золотая отговорила милым языком»). Какой-то непонятный, мистический сигнал – нам, потомкам, о том, что случится совсем скоро. Листья падают, листья падают. Жизнь – обман с чарующей тоскою.
Я, всегда, когда глаза закрою / говорю: лишь сердце потревожь,
Жизнь – обман, но и она порою / украшает радостями ложь.
Дальше – больше: успокойся, смертный, и не требуй / правды той, что не нужна тебе. Привык к изменам, обманам.
Казалось бы, философия на общем месте. Но далее серьезнее и страшнее: Оттого так и сильна она, что своею грубою рукою / Роковые пишет письмена. Книга жизни пишется на небесах – по Апокалипсису (глава 20, стихи 12-15). Жизнь – обман, ложь, но и в ней бывают украшения в виде радости. Ко всему безжалостно привык. Все отреклись – холод отовсюду. Но вопреки всему звучит вечное, пушкинское:
Но и всё ж, теснимый и гонимый, Я, / смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой, / Эту жизнь за все благодарю.
К мощи Пушкина («Элегия» 1830 г.) прибавлена и конкретика, и Апокалипсис.
В этом месте прав Дмитрий Быков. Он говорит о Толстом, но и о Есенине это правда: «у Л. Толстого стилистика перешла в жизнь, в мировоззрение, а с таким мировоззрением нельзя жить». Надо было умереть – так или иначе. Старому человеку достаточно было уйти из дома, чтобы заболеть и умереть. Как Болконскому, как Кутузову в «Войне и мире» (случайно заболел, когда русские войска перешли в Польшу).
Гори, звезда моя, не падай. Август 1925 г. Умирание, осененное чувством отданного людям долга. Чем отданного? Ласковым сердцем памятью о поэте, утешение: я живу в листве
Быть поэтом. август 1925 г. – это значит то же, что «Кровью чувств ласкать чужие души».
Соглядатай праздный, я ль не странен / дорогим мне пашням и лесам.

Видно, так заведено навеки, / к тридцати годам перебесясь,
все сильней, прожженные калеки, / С жизнью мы удерживаем связь
Июль 1925.
Милая, мне скоро стукнет тридцать / и земля милей мне с каждым днем.
1, 343 Я иду долиной 1925 г., не включил в собр. Магическое соединение слова и реальности: Иду (жалко, что не в цилиндре), в лайковых перчатках, в английском костюме. Поэт, покажи, слаб ты иль не слаб. Перо не грабли, коса не ручка (= не умею косой), но коса выводит свои строчки, их люди читают на земле. Снимаю английский костюм, беру косу и вывожу травяные строчки, которые читают лошадь и баран. В этих строчках песня, в этих строчках слово. Читать их может каждая корова.
Спит ковыль. Равнина дорогая. Июль 1925. Я остался поэтом золотой бревенчатой избы. Радуясь, свирепствуя и мучась, хорошо живется на Руси. Дайте мне на родине любимой, всё любя, спокойно умереть. Благословение жизни = пушкинское, возвышенное отношение к жизни.
Синий май. Зоревая теплынь. Май 1925 г. Стихи о принятии и благословении жизни. Главная фраза: «Ничего не могу пожелать, / всё, как есть, без конца принимая. Завершающая строфа: Принимаю – приди и явись / Всё явись, в чем есть боль и отрада… / Мир тебе, отшумевшая жизнь / Мир тебе, голубая прохлада. Красивые вариации всё того же, кроме одного совсем нового: И луна, напрягая все силы, / Хочет так, чтобы каждый дрожал / От щемящего слова «милый». Стихи Есенина воспринимаются телом, как воспринимается музыка. Это каждый знает по собственному опыту. Откровение автора: он знает действие своих стихов.
Близкое и по тону, и по времени создания Несказанное, синее, нежное…
Я утих, годы сделали дело. Но того, что прошло, не кляну. Словно тройка коней оголтелая / Прокатилась во всю страну. Ключевая фраза: И простим, где нас горько обидели / По чужой и по нашей вине.
Последнее стихотворение – в последний день жизни:
До свиданья, друг мой, до свиданья. Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье / Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова, / не грусти и не печаль бровей, –
в этой жизни умирать не ново / но и жить, конечно, не новей.
Первая строфа – чистый Пушкин 1830 г. Амалии Ризнич (с перестановкой участников): Твоя краса, твои страданья / исчезли в урне гробовой –
А с ним и поцелуй прощанья / но жду его, он за тобой.
Оставляю для будущего анализа темы революции, советской власти, коллективизации, вождей, вдохновителей и проч. Упомяну лишь стихотворение Капитан земли. 17 января 1925 г. – из-за метафорической картины корабля: время и страна – корабль, на нем обязан быть капитан, а мы все плывем на нем.
Печальная логика ведет к тому, чтобы завершить беседу о Есенине поэмой
Черный человек. 14 ноября 1925 г. – до обрыва жизни поэта осталось полтора месяца.
Четкая, продуманная композиция, идеальная драматургическая структура – доказательство высокой работы мысли. Два драматургических действия, разграниченные графически (отточием) и повтором. В каждом действии – три части, уравновешенные количественно и отмеченные повтором: обращение к другу, жалоба другу с надеждой на помощь; приход черного человека, монолог черного человека; ответ поэта, комментарий поэта, эпилог-конец.
Образ жизни-книги воспринят литературой нового времени из Апокалипсиса (ссылку на конкретное место см. выше). Пушкин: «Воспоминание» безмолвно предо мной / свой длинный развивает свиток; / И с отвращением читая жизнь мою, / Я трепещу и проклинаю / и горько жалуюсь, и горько слезы лью, но строк печальных не смываю. К этому же времени отчаяния относится и «Дар напрасный, дар случайный» – жизнь, осужденная на казнь = на страдание. Патриарх Филарет ответил стихом в ритмике и стиле пушкинского стихотворения: не напрасно, не случайно жизнь от бога нам дана / и не зря судьбой тайно и на смерть обречена. Ответ Филарету благодарственный: И внемлет арфе серафима / в священном ужасе поэт.
У Есенина не просто воспоминание как обычная тема жизни и поэзии, а именно воспоминание, записанное в мерзкой книге жизни, – перевертыш книги жизни по Апокалипсису. Жизнь, записанная в книге, жизнь и есть книга.
Черный человек читает по книге жизни жизнь поэта. Поэт отстраненно слушает жизнь прохвоста и забулдыги, авантюриста самой высокой марки – и не узнает себя.
Напомним тему черного человека в «Моцарте и Сальери»:
Мне день и ночь покоя не дает
Мой черный человек. За мною всюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит.
Реальный черный (и коварный) человек обращает страх Моцарта в шутку:

И, полно! что за страх ребячий?
Рассей пустую думу. Бомарше
Говаривал мне: «Слушай, брат Сальери,
Как мысли черные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти “Женитьбу Фигаро”».

Параллель формальная, прихотливо преломленная и перевернутая. И.А. Есаулов отмечает глубоко христианский взгляд и грустный итог: поэт вобрал в себя черного человека. Друг не появился и не помог. Чернота наваливается побеждает.
И.А. Есаулов видит трагедию человека, потерявшего бога: он должен был бы покаяться. Нет покаяния – человек вне бога. И.А. Есаулов не учитывает, что русская гуманистическая литература не прибегает к топику средневековой христианской литературы.
— — —
Так отговорила роща золотая – и не отговорила до сегодня. Судя по всему, она никогда не отговорит. 24 октября заявлен концерт Александра Новикова в Большом Кремлевском дворце Москвы. Концерт посвящен Сергею Есенину.

Краткая библиография.
1, Дмитрий Быков. Лекция «Трезвый Есенин». https://www.youtube.com/watch?v=tazFVN2H8JY
2, Дмитрий Быков. Есенин. Хроника распада. https://www.youtube.com/watch?v=r3cbGWFyZ9I
3, Прот. Вячеслав (Винников). Я поверил от рожденья в Богородицын покров». М., 1999 г. Глава Сказки есенинского леса.
4, Достоевский Ф.М. Письмо Н.Д. Фонвизиной. Омск, февр. 1854 г.
www.rvb.ru/dostoevski/01text/vol15/01text/383.htm
5. Есаулов И.А. Пасхальность русской словесности. Москва. «Кругъ». 2004. С. 352-400.
6. Сергей Есенин. Комментарии к стихотворениям. М., ЭКСМО, 2005.
7. Лекманов Олег, Сверлов Михаил. Сергей Есенин. Биография. Издание второе. М., Астрель, 2011.
8. Подболо`тов Александр. Альбом «Клен ты мой опавший» 1999.
9. Покров. Кто простер Покров над Русской землей? https://sergeytsvetkov.livejournal.com/455138.html

10. Прокушев Юрий Львович. Сергей Есенин. М., Детская литература. 1971.
11. Владислав Ходасевич. О Есенине. silverage.ru/vhodes/ и другие адреса