Воспоминания Алексея Трофимовича Комлыка о Великой Отечественной войне.
Когда началась война, мне было 10 лет. Родился и вырос под Черниговщиной (левобережье Днепра, напротив всем известного города Чернобыля), в селе Сорокошичи, в 90 км от Киева. Традиционно в пятницу мужики уезжали торговать скарбом на пристань Подол, грузили лодку и спускались по течению в Киев. 19 июня 1941 года мой отец с другими селянами уехали на ярмарку, в субботу они торговали, но в воскресение утром им торговать не дали, потому что Киев подвергся обстрелу. Моих односельчан не задело, хотя они все это видели.
Что началась война, мы узнали только после обеда и очень переживали за отца. Начало войны ознаменовалось бомбежкой, и мы все, мама особенно, рыдали в голос, боялись за папу и селян. Мы дождались отца, к счастью, только в понедельник вечером. Он вернулся и всё нам рассказал. В понедельник же была объявлена всеобщая мобилизация.
Про войну не думали, ждали и очень боялись за отца…
В конце августа 1941 года переправляли колхозные стада трех наших колхозов на восток, чтобы не достались врагу. Мы гнали 200 голов колхозного стада в следующее село. В это время немцы обстреливали нас с самолета, много коров побило, мы прятались в канавах, тем и спаслись.
С 21 сентября 1941 года по 21 сентября 1943 наше село было под оккупацией.
С сентября 1941 года коммунистические активисты вели с нами, подростками, разъяснительную работу. Нам дали задание: всё оружие, что мы найдем на полях сражений, надо собирать и топить в приднепровских озерах. Запоминать ориентиры, чтобы потом это оружие поднять. Что мы и делали уже в 1942 году, начиная с весны. У немцев, занявших село, был солдат Иосиф, который немного понимал и говорил по-русски. Он узнал про оружие и угощал нас сахарином, чтобы мы указали места, где оно спрятано.
Самым запоминающимся моментом войны было задание расклеить листовки с опровергающей информацией о сдаче Москвы. В декабре 1941 фашисты начали распространять ложную информацию, что «Москва пала». То, что наши войска 14 декабря перешли в контрнаступление по всему фронту и отбросили врага на 150—300 километров от столицы, мы узнали значительно позднее от партизанского актива. Нам вручили листовки с описанием разгрома врага, и мы с другом в темную, холодную декабрьскую ночь варили картофельный клей и расклеивали эти листовки на конторе, полицейской управе поверх немецких приказов. Даже не представляю, что могло быть, если бы нас поймали! Как же мы, юные подпольщики, торжествовали на следующий день, видя гневные лица фашистов, которые срывали прокламации. Но люди видели, читали листовки и понимали, что немцы их обманывают.
А с февраля 1942 года началось партизанское движение. Мой дядя, Иван Макарович Голодович, возглавил партизанский отряд, а я у него был связным. Я должен был ходить по адресам и предупреждать актив партизанского отряда, чтобы они собирались в определенном месте. Нам (мне и моему товарищу Николаю Селеноку) были поставлены задачи: узнавать маршруты движения полицейских по населенному пункту, смену караулов охраны, распространять листовки, возводить укрепления для ДЗОТов, тесать кору с бревен.
Еще нашей помощью фронту было предупреждение молодых юношей и девушек 14-16 лет об облаве. С февраля 1942 года немцы формировали из наших молодых людей рабочие бригады и увозили их в Германию. Нам с другом дали задание узнавать через русских, служивших в полиции, даты этих облав и предупреждать, чтобы все, кого хотели схватить, смогли спрятаться, выехать.
В мае 1943 года венгерская дивизия искала партизанский отряд «За Родину», мы прятались от их нашествия на урочище Выдра, отсиживались целые сутки по горло в болоте.
В июне 1943 года на наш партизанский край был совершен набег 40 всадников-власовцев. Хватали родных партизан, в нашей семье увели отца моего дяди Макара Михайловича, только через 4 месяца мы узнали место, где он был казнен. У него были отрезаны кисти рук и ступни ног.
Учиться начали только с 1943 года, школу строили сами. Эти два года практически не учились, хотя немцы и заставляли нас.
Зимы 41-42 и 42-43 годов выдались холодными и снежными. На наших соломенных крышах были огромные сугробы, мы с ребятами залезали на самый конек и съезжали по ним как с горки. Немцы же заставляли нас расчищать дороги от снега.
Самое страшное воспоминание: авангард форсировал Днепр, юнкерсы бомбили село, бомба разорвалась в 100 метрах от нашего дома. Я побежал за бабушкой в убежище и увидел, что одного коня из упряжки убило. Смерть этого беззащитного животного больше всего потрясла меня.
