21 апреля 1890 года известный писатель Антон Павлович Чехов отправился с Ярославского вокзала в Москве в почти трехмесячное путешествие на другой край страны. Он ехал на остров Сахалин, куда ссылали людей, в том числе и политических заключенных.
Решение о путешествии, как принято считать, стало неожиданным для всех. Подтверждение этому мы находим и в воспоминаниях младшего брата писателя Михаила: «Собрался он на Дальний Восток как-то вдруг, неожиданно, так что в первое время трудно было понять, серьезно ли он говорит об этом, или шутит».
Интересно, что еще летом 1887 года в Воскресенске в гостях у врача П. А. Архангельского Чехов читал корректурные листы его книги «Отчет по осмотру русских психиатрических заведений». «А. П. заинтересовался “отчетом”, пересмотрел его, тщательно прочел его заключительную часть и обратился ко мне с вопросом: “А ведь хорошо бы описать также тюрьмы, как Вы думаете?”» — спустя почти четверть века вспоминал Архангельский.
История российского пребывания на Сахалине ко времени чеховского путешествия была еще не настолько богатой. С 1855 года остров находился в совместном владении Японии и России, и только в 1875 году по Санкт-Петербургскому договору остров перешел в полное владение России. Тогда же началась и его каторжная история, так как вольная колонизация острова завершилась неудачей.
Актуальность сибирско-сахалинской темы для русского общества конца XIX века очевидна, если обратиться к периодике этого времени: информация об острове была столь противоречивой, что не отражала реального положения дел.
Но все же важнее не внешние, а внутренние причины, повлиявшие на принятие Чеховым решения о путешествии. И прежде всего — смерть старшего брата — художника Николая 17 (29) июня 1889 года. Вероятно, тогда Чехов и задумался над тем, что он сделал значительного к своим тридцати годам. После Николая останутся картины, а что останется после него?
30 лет, как отмечают психологи, — это возраст нормативного кризиса взрослости, когда пытаясь преодолеть неприятные чувства, человек приходит к переоценке прежних «выборов» — супруга, карьеры, жизненных целей. Настроение Чехова в конце 1889 года, свидетельствующее о подобном кризисе, можно хорошо почувствовать по частично сохранившемуся письму к А. С. Суворину, отправленному в 20-х числах декабря: «…очерков, фельетонов, глупостей, водевилей, скучных историй, многое множество ошибок и несообразностей, пуды исписанной бумаги, академическая премия, житие Потемкина — и при всем том нет ни одной строчки, которая в моих глазах имела бы серьезное литературное значение. Была масса форсированной работы, но не было ни одной минуты серьезного труда… Мне страстно хочется спрятаться куда-нибудь лет на пять и занять себя кропотливым, серьезным трудом. Мне надо учиться, учить все с самого начала, ибо я, как литератор, круглый невежда; мне надо писать добросовестно, с чувством, с толком, писать не по пяти листов в месяц, а один лист в пять месяцев. Надо уйти из дому, надо начать жить за 700–900 р. в год, а не за 3–4 тысячи, как теперь, надо на многое наплевать, но хохлацкой лени во мне больше, чем смелости…»
Вероятно, в бегстве на каторжный остров Чехову виделось спасение и возможность наедине с собой осмыслить и боль утраты, и определить цели в жизни.
«Её надо видеть, непременно видеть, изучить самому. В ней, может быть, одна из самых ужасных нелепостей, до которых мог додуматься человек со своими условными понятиями о жизни и правде». Это стремление все познать и постичь на собственном опыте, не доверяя разноголосице мнений, — очень характерно для А.П. Чехова, получившего фундаментальное естественнонаучное образование.
20 января 1890 года Антон Павлович лично передал прошение на имя начальника Главного тюремного управления М. Н. Галкина-Враского: «Предполагая весною этого года отправиться с научною и литературною целями в Восточную Сибирь и желая, между прочим, посетить остров Сахалин, как среднюю часть его, так и южную, беру на себя смелость покорнейше просить Ваше превосходительство оказать мне возможное содействие к достижению мною названных целей».
А.П. Чехову же никакого сопроводительного документа от Главного тюремного управления дано не было, и, как выяснилось позднее, практически никто из сахалинских чиновников о поездке писателя не знал.
Впрочем, Чехову гораздо интереснее были не политические ссыльные. В. А. Брендер записал довольно любопытное в этом отношении воспоминание писателя П. Д. Боборыкина: «После своей поездки на Сахалин он [Чехов] рассказывал мне в шутливом тоне, как его среди ссыльнокаторжных гораздо больше интересовали экземпляры уголовных преступников, махровые продукты нравственного извращения, особенно интеллигентов, чем те “политические”, каких он находил на Сахалине.
— Ведь вперед знаешь, о чем и в каком тоне такой политический будет говорить с вами. А у каждого крупного уголовного преступника есть своя физиономия, свой тон и язык, своя психика».
Сахалин был интересен Чехову как писателю, как человеку науки, врачу, пусть результаты путешествия вначале и не были для него очевидными. «Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий. Нет у меня планов ни гумбольдтских, ни даже кеннановских. Я хочу написать хоть 100–200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как Вам известно, свинья. Быть может, я не сумею ничего написать, но все-таки поездка не теряет для меня своего аромата: читая, глядя по сторонам и слушая, я многое узнаю и выучу», — признавался он Суворину. (Хотя упоминание о книге как результате путешествия дважды появляется в письмах Чехова той поры).
Вскоре после прибытия Чехов был представлен местным чиновникам — начальнику острова генералу В. О. Кононовичу и начальнику Приамурского края генерал-губернатору барону А. Н. Корфу. При первой встрече Кононович произвёл на Чехова благоприятное впечатление, однако в дальнейших очерках можно встретить ироничные замечания о начальнике — уж слишком значительной была разница между его словами и действиями, например, «отвращение к телесным наказаниям» Кононовича и увиденные писателем сцены этого наказания на острове. Антон Павлович обнаружил на Сахалине множество «преступлений по должности», и, хотя не во всех был виноват Кононович, в 1893 году ему предложили уйти в отставку.
Основной задачей, которую себе поставил Чехов, стала масштабная перепись населения — за три месяца и два дня, проведённые на острове, он составил примерно 10 тыс. статистических карточек. Благодаря этому Антон Павлович смог посетить все тюремные камеры и лично поговорить с каждым каторжным. Изучал он и местных чиновников, а также состояние больниц, виды принудительного труда и наказаний.
Писатель начал «Остров Сахалин» ещё до поездки — именно тогда он проработал структуру книги: сочетание лирических и научно-публицистических очерков, авторских размышлений, чужих рассказов. Чехов постарался минимизировать биографические детали, которые указывали бы на личность автора. Он исследовал русскую каторгу, жизнь человека, обречённого на нравственные и физические страдания, выступал против произвола властей и физических наказаний.
А.П. Чехов ввёл образ Сахалина как «ада» и «рабовладельческой колонии», проведя параллель с крепостничеством. Он намеренно не акцентировал внимание на историях знаменитых заключённых, например, Соньки Золотой Ручки или «каторжной модистки» О. В. Геймбрук, чтобы не превращать повествование в «детектив». Чехов останавливался на том, что было характерно для обычного быта сахалинского заключённого, поэтому рядовому сахалинцу, Егору, посвящена целая — шестая — глава. В «Рассказ Егора» он «слил сотни рассказов», повествуя не столько о преступлении, сколько о личности и наказании сахалинского заключённого.
После публикации книги «Остров Сахалин» колониями заинтересовались Министерство юстиции и Главное тюремное управление, которые отправили на остров своих представителей. Они назвали «положение дел» на Сахалине «неудовлетворительным во всех отношениях». Был проведён ряд частных реформ: отменены телесные наказания для женщин, изменён закон о браках ссыльных, увеличена сумма на содержание детских приютов, отменена вечная ссылка и пожизненная каторга.
«…после сахалинских трудов и тропиков моя московская жизнь кажется мне до такой степени мещанскою и скучною, что мне хочется кусаться», — писал А.П. Чехов.
Жить и писать, как прежде, уже было нельзя. И только невнимательный читатель мог спросить, почему в творчестве Чехова так мало отразился Сахалин. В ответ на это Чехов резонно замечал: «А ведь кажется — все просахалинено».
Источники: Летопись жизни и творчества А. П. Чехова / Рос. акад. наук. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — Москва: Наследие, 2000—… — Т. 1: 1860—1888. — 2000.
Орлов, Эрнест Дмитриевич Чехов и Сахалин. «Надо подсыпать под себя пороху» / Эрнест Орлов // Год литературы, 2020. — Текст : электронный. — URL: https://godliteratury.ru/articles/2020/01/24/nado-podsypat-pod-sebya-porokhu. — (дата обращения: 28.01.23);
Дулькина, Анастасия Чехов: «Сахалин – это ад» / Анастасия Дулькина // Дилетант, 2022. — Текст : электронный. — URL: https://diletant.media/articles/45290096/. — (дата обращения: 28.01.23)